В  некотором царстве, в некотором государстве жили-были упыри. Не то, чтобы упыри, конечно, но сила нечистая, криминальная. А обитала она в лесах дремучих, в чащобах нехоженых, пещерах потаённых. Жили упыри поживали, потустороннюю силу накачивали, покуда не приключилось афронту двояковыпуклого. Лажанулись, короче, упыри катастрофически…
        Дело, значит, было так. С нечистыми граничила тогда Расея. На троне Игорь-князь сидел. Правителем он был недальновидным – так себе. От глупости конфуз с ним приключился: не захотел, вишь, дань кабальную платить. Ежу понятно почему, а вот нечистые никак понять не могут. На дыбы они поднялись. Крик завели:
        - Ан найдём на вас управу, люди русские. Подожжем вот города ваши – мало чай не покажется!
        А Игорь-князь сгоряча, не подумавши, потусторонним-то в ответ, фигою государевою размахивая:
        - Вот вам, корявые! Ни перед кем ещё Русь не кланялась, а перед вами и подавно. Бегите отседова, пока можете: навтыкаем ведь вам, педагогически…
        Заголосили нечистые, задрожали люди русские, но виду не подали. Быть на Руси беде великой. Неисчислимо вражье войско! Но православные об сём не подозревали. Прозывалась же земля та басурманская, что войной Москве грозила, Беспредельщиной. Не знали нехристи в ней числа себе и границ своей беззаконности. Что ни день – явный отморозок, что ни ночь – клонированный недоносок. Стоял же над всеми Кощей. Авторитет – поискать другого такого надобно. Башку рубил с плеч без всякого сочувствия. Одно слово Кощей! Его кажная болотная тварь боится.
        Как выйдет Кощей на поле, как понты распустит,- ей же ей, богатыри на землю падают, нервами содрогаются. А то бывало, зашумит, костьми загремит, зенками заелозит – тут и самый смелый с испуга в штаны наложит. И ложили, ещё как ложили! Затейничать любил, не приведи господи…
        Как донесли Кощею про слова поносные князя Игоря, слюной злодей поперхнулся. Отродясь сраму такого не чувствовал. Закипела в ём злоба человеконенавистническая. Решил Кощей Русь к ногтю прижать и народ тамошний застращать, да так изобретательно, чтобы другим впредь неповадно было.
        Недолго размышлял вражина. на утро следующего дня – официальная директива:
        - Завалите-ка, колченогие вы и кривые, косые, худые, а также всякие иные, тот шлях, что по дороге Муромской проходит. А я уж со своей стороны закрою небо тучами – вот и поглядим, что станется…
        Как повелел Кощей, так и случилось. Настали для Расеи дни тяжелые, скудные. Послали, было, на шлях злополучный дружину спецназовскую отборную – с супостатами разобраться – но не вернулись ратники, головушки свои назначения специального зазря только положили. Князь Игорь на попятную собрался уж идти, но Кощей, собака, заупрямился:
        - Апосля слова своего нерушимого назад оглобли не поворачиваю, ибо, что сказал я, то на веки вечные…
        Здесь славяне совсем оголопузились. Хуже некуда: шлях ведь Муромской прибывал в числе единственном, что с Европою связь имел регулярную. Нечистым хорошо. Чего ж верней: Расеи-то конец и очень даже скорый.
        Об том же самом годе, значится, ехал богатырь русской. Парень полношшекий, румяной, организмом агромадный, вестимо – герой! Таких нынче не сыщешь. Их и раньше-то не так много было. И рубаха на ём горела красная, кумачовая,- не наша рубаха, не расейская. Ехал богатырь, стало быть, по делам, сугубо по коммерческим, назначения особо секретного. Наняли Илюху (Муромца-богатыря, то есть) купцы заморские шлях от разбойничков оберегать.
        Подрядился молодец, оружие себе наисовременнейшее справил, коня-скорохода купил (в табуне числом шестисотого), и на Родину поехал. День ли копыта коню Илюша рвал, два, может оно, конечно, и недельку-другую, однако сподобился каким-то чудом с земляками-односельчанами повстречаться. Бросились все как один они ему в ноженьки, заголосили жалостливо:
        - Не проезжай, Илюшенька, мимо горя всенародного! Сторонушка твоя горем полнится, а ты по заграницам кой уж год мотаешься. Пора образумить упырей, богатырушко! Ведь что удумали, антихристы,- без еды и питья оставили, да ещё без красна солнышка. Катаклизма полная!
        Приосанился молодец Илья, соплищами шмыганул, седлом скрипанул, словами молвил:
        - Ты, народ, не трепешчи. Не зря я по иноземным странам ездывал. Силушку копил, приёмчики поединошные совершенствовал: теперича могуч не то, что было прежде. Глядите, люди, во: божусь – нечистых накажу, Кощея изловлю, и повершу сим подвигом всех доисторических ироев!
        Так сразу после слов своих ободряющих, развернул богатырь коня резвово, и до злодея отправился. Шибко скачет – ажно пыль столбом. От скорости немыслимой такой на самой полдороге задремал Илья. Спросонья-то в столб дорожный со всего размаху аккуратненько и въехал. Искры из глаз фейерверком посыпались. Изо рта же понеслись слова забугорно-зазорные, ну те, что на заборах пишутся.
        Строителя дорог послать за тридевять земель послал с интимным порученьем, а всё же надо разобраться, что к чему. Так вот Илья напрягся, шевельнул мозгой и понял, что перед ним лежит поверженный абнакнавенный указатель. Прельстился молодец, начал по слогам ориентиры разбирать:
        - Кой по правой дороженьке поедешь – ждет тебя, красавец, смерть неблагородная: погибнешь от мужика сопливово, али прынца прышчавово;
        - Кой по левой дороженьке поедешь – мужскую силу потеряешь, но жизнь сохранишь;
        - Прямиком поедешь козлёночком станешь, а коли и дальше сидеть будешь, обосрёт тебя ворон черный, что на столбе этом, такого как ты, тугодума, дожидается.
        Отшатнулся Илья от столба, как от вируса заразного. Обдало его горячей волной чего-то жидкого да, слава богу,- мимо. Не попало. Молодец в гневе праведном за булавушку схватился, а крылатого серуна-штурмовика и след простыл: упорхал, гадючий.
        Решил Илья по правой дороженьке ехать, в конце которой смерть его ждала, пущай и неблагородная. На день шестой пути Илюша видит: дуб. Столетний! Раскинулся, что утес,- не объедешь. А близ него костей тазобедренных разбросано видимо-невидимо. Кости же всё белыя, ветрами иссушенныя. Задрожал конь буланый, задергались-то с непривычки ноженьки богатырские. Да и зубы друг об дружку так стучат, словно потрясуха бьёт предпохмельная.… На дубе в это время что-то зашуршало. Заворочалось, засипело:
        - А это кто пожаловал сюда?
        - Илья, прозваньем Муромской детина!
        - Чей-то незнакомо мне такое имя…
        - Оба-на, какая глухомань! А с кем я связки надрываю?
        - Гиперсвистун Соловей Аэродинамыч! Слыхал ты про такого супергада?
        - Не ча мне с тобой, солобон, разговоры непонятные разговаривать. Ты мне прямо говори: буянить будешь, али нет?!
        - Чего???
        Богатырь в ответ полез на ветки, разбираться. Эх, размахнись рука, раззудись плечо! Вломил Илья от сердца, от души – дупло в стволе насквозь пробил, но Соловья-насмешника на землю завалил. И сразу учинил допрос пристрастный:
        - Слышь ты, свистун. Есть дело до Кощея у меня. Ты соберись и тут же доложи по форме: Яга где проживает, которая секретом обладает, как можно завалить Его? Да не ломайся, будет хуже…
        Сплюнул зубы на землю Соловей-разбойник, вытер губы кровавые, да и ответствовал добру молодцу:
        - За что по мофде-то? Совсем уж охфинел?! Езжай семь дён по ближней от тебя дофоге, в конце упфёшься в особняк. Там бабка…
        Забил Илюшенька разбойничка лихого, и чего-то подустал. Коротко ли, долго богатырь с собою боролся, но не выдержал перенапряжений и свалился с коня, да прямо на обочину. Схватил его предательски сон сомнабулический. Как захрапел Илья в первый раз – травушка на версту покачнулась. Как захрапел во второй – деревья близлежащие погнулись. Как в третий раз храпанул – горы Уральские посыпались. Пробудилась здесь стража нечистая, что пути-дороженьки к Беспредельщине стерегла-оберегала. Насторожились псы охранные, волки позорные, бросились наглеца искать, который сон их вековой нарушил.
        Поднялись дядьки дюжие, лешие, к богатырю спящему подкрались, пилы циркулярные повытаскивали. Голь перекатная по штанам полезла шарить. Сгоряча дёрнули не за то, что думали,- Илья и проснулся, да спросонья кулачищем прямо в ухо ближайшему уродцу – хрясь! Остолбенели лешие. Кто в штанах шарил, тут же залёг в кустах богатырских, притаился. А Илюха, знай Муромских, наяривает:
        - Всех щас истязать буду в позах нечеловеческих. Тока вот поймаю, на волокна мышечные разорву!!!
        Здесь лешие не выдержали: бегом от места злосчастного бросились. А молодец в дороженьку остатнюю засобирался…
        А на самом краю света жила была баба Яга, Костяная Нога. Прошли те годы, когда летала она на ветхой ступе: нынче бабуля пересела на ковёр-самолёт 5-го поколения с дозаправкой в воздухе. Совсем, старая, из ума выжила, но колдовства своего не забыла…
        Вот к этой-то археологической диковинке и скакал Илья. От людей ли хоронилась, от потусторонних ли, черт её, полоумную, ведает, но добирался до старухи молодец почитай ещё цельную неделю. Вымотался мужик, опаршивел, свету белого невзвидел. До того страшно сказать дошел – под себя стал ходить. Совсем было уже помешался, однако дотащился. Вот она – заветная избушка, обещанный особнячок. Мускулы на ногах домика-мутанта тугими желваками ходят, пальцы врастапырку торчат, когти титановые. Ей бо – бойцовская избёха! Кой как оторвался Илья от седла, сполз с боевого коня, а потом заревел вдруг голосом страшным:
        - Яга-а! Поди-ка сюда!
        С перепугу избушка от таких децибелов возьми, да и в судорогах жестоких забейся. Визжит, перья на себе рвёт, по земле катается, ногами в воздухе мертвые петли выделывает. Богатыря не испугать – и не такое видел.
        - За симуляцию изба ответишь: из ж..ы ноги с мясом оторву!
        Тут избушку вовсе разоралась. На дикий вой откуда-то на землю сверху бац – старушка. Махонькая, обомшелая. Глаза тусклые-тусклые, зубы острые-преострые. Точно – Яга. Ушки навострила, глазиками застреляла – да ни хрена. Ни чего не слышит, ничего не видит. Бабушке-то не один миллион лет – она и динозавров ещё помнит. Потянула тогда бабка носом в первый раз. Не разобрала – давно не нюхала, Затянулась во второй, ради анализу,- ажно посинела…
         - Здесь русский дух… здесь водкой пахнет… определенно, богатырь.
         - Ну, это, в общем, это Я!
         - А для чего сюда, на край земли тащился?
         - Ты за словами-то следи! И не тащился, а скакал, да и ваще я богатырь элитный…
        Что делать с таковыми бабка знала. Сперва она его раздела, потом лицо водой обмыла, чуть позже баньку истопила. Так засел Илья в ушат с водой горячей, что до следующего утра не вылазил. Отмокал, парился. Поналипло на ём за дальнюю дорогу пудов двенадцать всякой дряни.
        В избушке же другие думы. Приглянулся молодец Яге. Задумала она богатырю на личном фронте подсобить. Решила бабка племяшке, Аграфене, угодить. За молодостью лет, али по какой иной причине, жила Аграфена без мужа. А девка крутобокая, мощногрудая, ягодицетвёрдая. Голосище тоже не слабенький: медведя по весне запросто перекрикивала. Кулачища – во, сапожища – ВО!!! При всём при этом изобилии нету мужика. Ой, как его хотелося! Мастеровитово, большово-преогромново, в премудростях любовных искушенново и до игрищ альковных охочево. И чтоб ласкал он немилосердно, и страстию заветною часто тужился…
        Ан не везло: не шел к молодице ни один мужчина. Нечистые и те при виде Аграфены разбегались. Непорядок, вот и пожелала бабка отличиться. Дюжая девица, ражий молодец – отчего бы ни возникнуть тут семейному союзу? Илюшенька подарок добрый. Не то, чтобы любовник искусный, опять же супротив племянницы хлипок, зато подвигами ратными знаменитый. Не у каждой лесной бабы мужик герой, ишшо и расейский!
        Послала бабка голубка с письмом для Аграфены. Через часок она сама пожаловала. Рожа румяная, лоснится, волосы пучками отовсюду во все стороны света торчат,- пугало и то симпатичней. Слезла девка с помела, трусища поправила и тётушке в окно кратчайшее:
         - Иде тут богатырь?
         - Он в бане, Аграфена, там.
         - Ну я пошла…
         - Иди уж с богом.… Ну, Илюшенька, держись. Не подкачай родимый!!!
        Собралась атаковать богатыря молодица прямо в баньке. Резвейшей рысью раз – и в дверь. Вломилась десятипудовой тушей так, чтоб сразу на пролом. Но незадача – в стенку. Промахнулась. Племяшка во второй разочек разогналась – и точно, в дверь дубовую. Та в щепки, а за нею богатырь. В чем мама родила и в мыльной пене. Девка как разорвёт на себе комбинации шелковыя, да вдруг как забасит призывно:
         - Бери! Моим владей ты телом!
        Так вот с волосьями до пола на шею ему кинулась. Молодец опешил, однако вскорости голос прорезался:
         - Не дам! Не тронь! Куда ты лезешь, девка? Я маленький ишшо…
        Аграфена ж распалилась. Руки горячие от похоти в стороны расправила и давай за Илюшей по баньке-то бегать. Ух, зверь-баба,- богатырь прыжком в окно. Едва успел до бабки добежать, а то б несдобровать – невинности лишили. Илюша бабку за грудки:
         - Я не понял: это что???
         - Племяшка… Аграфена.… И того лишь.
         - Угомони её, Яга. Я шалостей любовных не приемлю.
        Пока они шумели, Аграфена баньку развалить по брёвнышкам успела. Терпежа нет. Подавай ей обещанного мужика и всё тут. Хочется! Любовная истома по её телу волнами перекатывается. Гормоны в девице играют о-го-го! Однако превозмогла себя, оделась. Добавила:
         - Пущай не сумливается: тяперича не трону…
        На радостях по такому случаю устроила бабка пир. Вечеринку Яга закатила феерическую. Законно – выпили они и мощно закусили. Разомлелся Илья от яств невиданных, растаял, песню запел разудалую, молодецкую…
        А молодица с него глаз разухабистых не спускает. Часа своего ждёт, юбку от нетерпения теребит, чулочки приспускает. Но Илья кремень: ни звука лишнего, ни взгляда. Нет, не таков, чтоб сразу на чужих девиц кидаться. Тут вскорости разговор богатыря с Ягой душевный приключился.
         - А дело, бабка, худо. Посуди сама: севодни богатырям работы нет. Никого ведь не осталось. Лихо водяное кто победил? Добрыня. Тугарину – ну прошлогоднему монголу, помнишь? – кто ж..у на уши надел? Опять Добрыня. А нынче где соперника достойного сыскать?
         - С нечистой трудно щас. Повырождались. Что нонешние? Не тот размах, не эфтакая подлость. Всё не то. А раньше – были! Хотя б Горыныч. Гостей любил! Бывало, молочком его покормишь, и он жужжит, с отрыжки пламенем стреляет. А как летал: вираж на повороте, бочка, иммельман – такого больше точно уже не будет виртуоза.
         - А я о чем. Кощей – ведь он последний из злодеев. Моя надёжа он: его в полон возьму – такая слава будет, куда Добрыне до неё. Делов всего лишь: узнать, Кощей где обитает…
        Пожалела баба Яга добра молодца: в закромах стародавних пошаманила, порылась и меч-кладенец нашла. Клинок известный! Быстрёхонько главу снимал с любого басурмана. Секретные слова, что кладенец на бой вострили, знал леший – известный распинтюй. Пришлось Илье и до него смотаться, слова узнать. И снова в путь, в далёкую сторонку.
        Как по степи, как по перелеску пыль столбом, да буйный ветерок. Шибко несётся богатырь. Невтерпёж ему, нужда гложет Кощея головы лишить. И глазом не успел моргнуть, а здесь уже дворец злодейский: стены из злата червонного, колонны серебряныя, всюду мрамор италийский – крутизна, одним словом, безудержная. Блеску – глазам больно смотреть, и везде – порядок. Чтоб у Кощея чисто? Вот это невидаль, вот это чудо…
        Попритих Илья, раззявился. Все, какие есть, дырки распахнул. Стоит, детина, любуется. Диво, конечно, дивное, но дела своего Илья не оставил. К крыльцу пошел. Как дошел: ''Эге-гей!'' – клич завёл. Зашумели в ответ засовы пудовые, заскрипели замки швейцарские. Распахнулась дверь, и выползло на крыльцо чудо-юдо омерзительная тварь. Зверь не зверь, птица не птица, однако чудо-юдо вежливенько так поклонилось и говорит молодцу голосом ангельским:
         - И чего тебе надобно, раскоряка Муромская? Почем зря Кощея тревожишь, тля богатырская? Али не ведаешь, что устал он, намучался, чай не железный каждый день вашего брата уму-разуму учить. За такое неуважение накажем тебя келейно, паршивого. Курочкой сделаем!!!
        Насупил Илья брови, глазики надул. Слово затем мужественное молвил:
         - Ты говори, да не заговаривайся. Тебя поставили сюда зачем? Кощея звать. Ну, так ты его зови. С тобою после персонально разберёмся…
        Захихикало чудо-юдо, в дворец сломя голову бросилось. Тридцать ножек его топ-топ-топ, десять дверей одна за другой хлоп-хлоп-хлоп. Туда-сюда минута пробежала. Апосля шумок между дверей. Илюша присмотрелся: на крылечке мужичок. И не сказать, чтоб страшен, а паршив. Такого сквознячок с крыльца запросто сдует. Мощи! Которые, оказывается, и говорить ещё умели:
         - Что звал-то, богатырь?
         - А кто ты есть такой, чтоб задавать вопросы? Костлявый, выходи: рубиться будем! Со мною кладенец… Мужик, а где Кощей?
         - Перед тобой.
         - Ё-моё… Короче, слушай боевой приказ: во-первых, с Русью помирись, шлях от супостатов, во-вторых, очисть, и, в-третьих, больше не влезай в московские дела, покуда не попросят…
         - А ежли не послушаю, что тогда?
         - Нарваться хочешь? Получай!
        Размахнулся Илья, сабелькой остренькой вжикнул, и словно бы не было никогда у злодея головы. Отрубил её под самый корень, значит. Тут бы радоваться, но незадача. Кощей замысловато пальцами у пупа пошевелил, буддист хреновый,- поверх плечей вновь кочерыжка. Илюха с новой силой: ''Ха!'' – рассёк надвое басурмана. Попалась же такая пакость: разрубленные половинки на бойца. Илюша их нещадно изрубил в капусту. Кощею всё нипочем – вперёд в числе огромном лезет.
        Захолонуло здесь богатыря до самых пяток. Не долго думал он – тотчас же дёру дал. К полудню был уже у бабки. И просто вот по стенке кулачищем постучал, так бабка сразу ж через дверь ему шепнула, что сама она о смерти Кощеевой ничего не помнит, но убеждена: секретом умерщвления злодея обладает какой-то иноземный граф. Не то ли Драп, не то ли Дракул. Вот если до него доехать, наверняка чего-нибудь узнать удастся…
        Заехал Илья туда, не знаю куда, и слышит то, не знаю что. Булькающие звуки извергающейся крови по правую рученьку, истошные рыдания – по левую. И темнота. Нечисть, потусторонщина. Дикие крики неслись со всех сторон. Что-то безумно голодное и страшное копошилось в глухих зарослях папоротника.
         - Я тварь, я тварь, я знаю это!!!
        Кричал чей-то простуженный голос. Засомневался Илья. Беспредельщики, как ни как свои, опять же с понятиями. К Дракуле ж кто не отправлялся, ни один нормальным не возвращался.… А сзади - волчий вой. Илюша в ответ бревнышком притворился. Слышит – голоса нечеловеческие:
         - Вчерась обедали позапрошлогодним трупом. Аромат не тот, и удовольствия ни какого…
         - Тебе ещё везёт! А я не жрал уже неделю.
        От этих слов Илья в сосульку самую что ни на есть антарктическую обратился. Пересидел врагов, а после мигом на коня и быстрой рысью к рыцарскому замку, что на пригорке едва-едва виднелся. Как доскакал, так на постой без промедления попросился. Задрожали тогда стены каменныя, разверзлись врата диковинныя, и показался сущий ад, какой Илья на картинках у Алёши Поповича видел. Везде жаровни, пламя, угли. Тихонько тлеют, ждут подачки. Направо – чьи-то потроха, налево – куски мяса. А наверху, на башенке – сам ОН. Граф Дракула. Своею собственной персоной. У ног рабы: обсасывают человечьи кости… Граф, к удивленью, оказался милым человеком. Первым начал говорить…
         - Ну что ж ты, нехойоший, подойди. Дай на тебя чейез лойнетик глянуть… Хойош, хойош! Какой йумянец в обе щеки. Пйоходи. Любимым гостем будешь…
        Вскочили рабы, пальцами липкими от крови к Илюше потянулись. За щечку атласную пощипать им богатыря захотелось. Загремел он булавушкой, заиграл калёной. Стушевались, склизкие, расступились. А граф не отстаёт, расспросами донимает:
         - По делу, али как, пйоездом будешь?
         - По делу, граф. Кощей зазнался: надо образумить. Вот слухом полнится земля, секретом обладаешь? Поделись.
         - Не тойопись. Стэпан, включай!
        Зазвучала тут музыка аргентинская, танго называемая.
         - Дай йуку, мальчик. Как там тебя. Па-па-па…
        Обнял Дракула Илюшеньку страстненько, танцевать двинулся. Ходят они парой, движения замысловатые выделывают.
         - Не удивляйся: давно не танцевал. Па-па-па… у тебя дивные и очень музыкальные ноги, богатый. Па-па-па…
        Граф глазками стреляет, к молодцу плотненько прижимается, язык в ухо засовывает, приличие всякое теряя. Илюша лицом пунцовеет, ногами деревенеет, голосом меняется.
         - А дело как же, граф?
         - Ах, дело… па-па-па-па-па… Кощея, вейно, не люблю. Пйотивный стаикашка. Ему я дйужбу пйедлагал, а он не захотел дйужится. Да ну его… и не за что-то сзади ухватить. Тебе же всё отдам. За танец ночи.… Давай, дйужок, любить дйуг дйуга…
         - Я не по этой части, тем более не из таких!!!
         - Фуй! Илюша ты мюжик?!
         - Весь род мой – мужики!
         - Подумаешь: сеймяги. Навейно сало любишь, водку пьёшь? Как хочешь, богатый: секйет откйою лишь за тело.
         - Это за какое???
         - В данном случае – за твоё…
        Что после этого началось! До того Илья с Дракулой разругались – мясо друг на дружке стали рвать. Кусаются, плюются – просто стыд и срам. Здесь слуги не выдержали, взяли они богатыря за ручки белыя, за ноги шустрыя, да как швырнут его со стен замка рыцарского и прямо вниз, на камушки острыя. Вот-де приключеньице на свою задницу! Пришлось Илье от Дракулы валить несолоно хлебавши, подобру-поздорову ноги сматывать. Напрасно к нему тащился, и получил, но не секрет, а втык в известно место…
        Многажды проклял богатырь Ягу, которая к такому извращенцу отправила. Пообещал себе молодец клятвой нерушимой: доеду – не пощажу, живот положу, но бабку, суку, жесточайше накажу.
        Тем и держался весь путь-дороженьку. На верной её половине осенила Илью мысль ироическая. ''А что если в честном поединке одолеть Его''?! От такого смелого предположения даже конь споткнулся…
        Сызмальства Илья протирал штаны на поприще богатырства. Разное видел, дрался, где только мог и позволяли, бил и бит был нещадно, но сразиться честно отродясь не получалось. Сгоряча Илья добежал до Кощеева дворца быстрее своего коня. И учинил тому, понимаешь, форменный разнос:
         - Да ты… да я таких…десятками валил!
        Нагородил такого, что не продохнуть. А Кощей на этот раз долго не раздумывал. Сразу в стойку боевую встал. Японскую. Как крикнет: ''Йа''! после чего богатырю ногою в ухо вдарил. Вот это класс! Маваши-гери. Нее то, что нашенские по старинке в рыло кулаками. Илья в противовес раскатал ноженьки свои, тумбочки, эллипсом, скрючил рученьки загогулиной хитрой, а потом как заверещит пронзительно:
         - А так вот можешь, мастер? Ос! Ода, ада, у-у-у… яау-ааа!!!
        Злодей ответил тем, что кулачонком сухоньким точнёхонько в лобешник въехал. Бац! Илья как сноп на землю повалился. Однако встать сумел, к несчастью своему. Кощей приёмчик применил коронный. Богатыря за уши захватил и прямо с маху в нос коленкою костлявою ударил. Пиротехнический салют! На полдня Илья отключился…
        Замочили Илюшеньку, опозорили. Осрамили, понимаешь, всё богатырское сословие. Оттёр молодец слёзы вот такенные, восвояси отправился, с позором-то несмываемым домой. Унизили богатыря. Обида в ём клокочет как вода в смывном бачке, покою не даёт. Начал тогда Илья головой думать. День думал, второй, а на третий день выдумал сразу-таки готовый план. ''А ну-ка выманю его. Замест наживки Василису Прекрасную подставлю. Молва убеждена, что он в неё влюблен''…
        Решение созрело моментально. В заложницы взять Василису не составило особого труда. Один удар обухом топора между бровей собольих и девка позади седла. Удачное начало. Дальше оставалось только ждать. Да и то недолго. Кощей был обязательный мужчина: едва узнал он про захват, так сразу бросился на помощь. Так вскипел, что не сообразил вооружиться. А Илюша не дурак – засаду сделал. Ямы волчьи выкопал, падающие на темечко стволы соорудил, выдумку, в общем, проявил военно-инженерную…
        Разъярился Кощей. Совсем про тактику боевых действий забыл. Атаковал неразведанную позицию лоб в лоб, фронтально. Ловушек на его пути десятки многие, и что характерно – ни одной похожей. Намучился злодей невыносимо, пока через чащобу к Василисе прорывался. Неплохо было б отдохнуть, да девица ждать уже не может. Шибко орёт, видать прижали.
        Вымахнул Кощей на полянку, а там картина хоть не верь. Стоит у березы Василиса одна-одинёшенька. Руки её к ветвям прибиты, а ноги к стволу крепко-накрепко приколочены. Ну, Кощей не подумавши и бросился. А у березы ждал его главный Илюшин сюрприз. В него он вляпался по уши. Не ожидал злодей того, чтоб под травой могла скрываться яма. Не простая, а до краёв наполненная кипящей медью. Вот где пришлось действительно не сладко.
        Загорелась на Кощее кожа, обуглилась, потом чулком сползла. Один скелет остался. Упрямый – он и такой к девице на подмогу лезет. На этот случай был предусмотрен пресс: чудовищная каменная глыба. Недолго думая, ногой её Илюша в яму шлёп…
        Не готов Кощей оказался к суровым испытаниям. Отжил своё – распался на составны частицы. Откуда ни возьмись – народ православный появился. Как зашумел он, как зарадовался! А чего и не радоваться: освободил богатырь Русь от врага извечного, под самый корень семя его поганое извёл. Разбежались нечистые, попрятались. Народ же петь-танцевать, победу праздновать принялся…
        А недалечком, у лесочка, сидит Василисушка, слезами словно плакучая ива умывается. Ревёт девица белугой, причитает надрывисто:
         - И на кого же ты меня, покалеченную, оставил, Кашчеюшка?! И на кого же ты меня покинул, сиротинушку-у-у?!
        А слезинки Василисушки капают, а слезинки на косточки злодею шмякают, дырки до земли прожигают – до чего жгучие. И такая в них сила животворящая оказалася, что задрожали останки Кощеевы, заворочались. Потекли капли одна к другой, в нечто общее собрались. И ожил Кощей, и открыл глаза – как его любовь возродила-то!
        Распахнет он руки загребущие, да как обнимет Василису ими, как сожмёт её крепенько, как поцелует в уста сахарныя, так стал вдруг превращаться. Поначалу обернулся жабой склизкой, апосля мышонком мелким, а в завершении слепился в красна молодца-прынца. Да такого сладкого, такого расчудесного-распрекрасного, что разбежались тучки черныя, выглянуло солнышко красное, чтоб на молодца взглянуть, красоте его позавидовать…
        Глянула Василисушка на прынца: облюбилась вся, обрастаяла. По сердцу пришелся он ей. А парнишка девице речь молвит:
         - Да и не Кощей я вовсе, чудна девица, а рязанский прынц Ивашка. Заколдовала меня Яга о ту пору, когда был я мал, да не послушен, по лесам без штанов бегал. Наколдовала, старая, что до тех пор буду костолявым и лысым, покуда не полюблюсь во внешности своей Кощеевой какой-нибудь знатной девице. А уж коли поцелую её взасос – век друг дружку обожать душевно будем…
         - Пока суть да дело, бой да любовь, а Илюша с непонятки умом тронулся. Стоял так, стоял, а потом об землю ударился. Аграфена тут как тут оказалася. Выкрала она героя, да прямо с праздника. Отвезла домой, охомутала, к домашнему хозяйству приучила. Ходит теперь Илюшенька с плугом, леса пашет, картошку сеет. А кажную ночь у него потеха: Аграфена ластится, страстию вспыхивает, делает, что ей вздумается…
        Взялись Василисушка с Иванушкой за рученьки нежные, пошли победу праздновать. Бывал и я на том празднике. Эхма, раздолье, красота! Гулял три ночи и три дня, едал хрукты заморския, пивал вина диковинныя. Голова после болела – про то не в сказке сказывать, и уж тем более не пером описывать. Зачлась после праздника того великого жизнь мирная. Засветила перед героями нашими будущность во всей своей неясности. Что с ними стало, о том знаем мало. Ведаем, что жили они долго, счастливо, ни в чем недостатка не испытывая. Здесь и сказке конец, а кто слушал – молодец!