"Если я видел дальше других",- говорил Исаак Ньютон,-"то потому, что стоял на плечах гигантов". И нет никаких оснований не доверять ему. Разве что следует уточнить, каких именно гигантов он имел в виду. Тех, кто по странной иронии судьбы - или злому року (это как кому угодно) - оказались неизвестными широкой публике, или же были отвергнуты ею. Общепринятая точка зрения о гениальности как о подарке высших сил не более чем миф. Причем, один из самых стойких. За гениальность, как и за всё в этом мире, приходится платить. Предательством близких, завистью друзей, многолетней нищетой.
Всякий талант - да простят мне это сравнение - подобен корове. Пока она даёт молоко, её кормят, за ней ухаживают, но как только корова перестаёт доиться - её незамедлительно забивают на мясо. Потребительское отношение есть выражение равнодушия общества к таланту. Оно требует от него красочных фейерверков и сиюминутных результатов, но отнюдь не скучных лекций и туманных формул. Ничто так не злит толпу, как то, что она не понимает...
Видимо поэтому выдающиеся таланты оцениваются не современниками, а последующими поколениями, так как только потомству по силам осознать величие ума и свершений человека, опередившего своё время, и оттого оставшегося непонятым при жизни. Исключения из этого правила чрезвычайно редки. Хотя далеко не всегда в безвестности вина общества. Известны примеры, когда тому виной был сам гений...
Жизнь Карла Фридриха Гаусса ярчайшее тому свидетельство. Очень многие труды Гаусса остались неопубликованными при его жизни. Впору подозревать козни недругов, однако причиной этого был прежде всего сам Гаусс. Он очень много знал, но почти ничего не публиковал. Более того, Гаусс категорически запрещал своим друзьям печатать результаты своих исследований, фактически работая в стол, для себя и немногих единомышленников. Его научное наследие - в виде очерков, незаконченных работ и сотен писем - разрабатывалось и разбиралось профессорами Гёттингенского университета вплоть до 1939 года - без малого сто лет !!!
Только в середине ХХ-го века обнаружилось, что Гаусс пришел к мысли о возможности построения неевклидовой геометрии ещё в 1818 году (задолго до Лобачевского), но опасение, что эти идеи не будут поняты и собственная осторожность, стали причиной того, что Гаусс прекратил дальнейшие работы в этой области. Репутация математика была для него выше популярности. Исключительная щепетильность, собственно ,и отличает настоящего ученого от дилетанта, нацеленного только на успех и славу, всё равно какой ценой.
Стараниями многих историков имя Гаусса заняло подобающее ему место в анналах науки, чего не скажешь о Юзефе Вроньском, польском математике и философе. Он оставил множество работ, отличающихся чрезвычайной широтой охвата и общностью постановки задач. Их изучению препятствовали сложность используемых Вроньским обращений и туманный, склонный к мистицизму стиль изложения.
Уже после его смерти, во второй половине XIX-го века, многие математики, занимавшиеся разработкой научного наследия Вроньского, выявили значительное число фактов и методов, к тому времени уже частично открытых другими учеными. Едва ли найдётся в истории науки пример подобный этому, когда чрезмерная ученость способствовала невостребованности. Утешением было бы посмертное признание, но оно, к сожалению, миновало Вроньского. Он известен узкому кругу специалистов, оставаясь и поныне в тени...
Синодик мрачных жизнеописаний можно продолжать до бесконечности. О чем вам говорит имя Юлиуса Роберта Майера? Если напрячься сильно-сильно, то, может быть, удастся вспомнить, что он является первооткрывателем закона превращения и сохранения энергии, основателем термодинамики. Имя Майера известно, но чего это ему стоило - о том в учебниках физики отчего-то не пишут. Хотя история, надо сказать, поучительная. На статьи молодого ученого, возвещавшего об удивительном открытии, ученый мир ответил гробовым молчанием. Травля в печати, оспаривание открытия закона сохранения энергии со стороны Джоуля (физика с мировым именем) настроили против Майера его домочадцев.
Скандалы стали неотъемлимой частью его жизни. Спустя какое-то время Юлиус не выдерживает и выбрасывается в минуту душевной слабости из окна спальни. Он чудом остаётся жить, сломав себе обе ноги. Ещё через два года семейный совет отправляет его в психиатрическую клинику - лечиться от мании величия. Поражает быстрота вынесения диагноза - без консилиума врачей, обследования и анализов. Семейный совет постановил и баста. Тринадцать страшных месяцев провёл Майер в доме умалишенных. Домой он вернулся душевно сломленным человеком. Психиатрам удалось сделать из него добропорядочного бюргера.
Семья была в восторге. И именно в это время заслуги Юлиуса Майера начинают признаваться. Его избирают почетным академиком многих физических обществ, в его честь выбивают памятные медали, университеты предлагают ему свои лаборатории, лишь бы он согласился работать. Казалось бы, успех, но слишком поздний. Почтенный отец семейства был уже не в силах вести научные исследования. Затхлость обывательской среды погубила самобытнейший талант. Майер так и не оправился от месяцев, проведенных в лечебнице, и тихо угас, промелькнув на небосклоне науки скоротечным и ярким метеором...
Слава такой товар, за который приходится очень дорого платить. Иногда даже собственной жизнью. На ум сразу же приходит судьба Винсента ван Гога. Это сегодня "Ирисы" и "Подсолнухи" считаются гордостью частных коллекций нефтяных магнатов и мультимиллионеров, которые готовы выложить из своего кармана 50,60,70 миллионов всего за одну картину, написанную его рукой. А при жизни самого Ван Гога ни один его холст так и не был продан. Жестокий парадокс. Хотя Ван Гогу ещё повезло. Он признан, а сколько тех, о ком забыли, кого не знают и никогда не узнают.
Память человеческая очень избирательна по своей природе, сохраняя далеко не всё, что было известно. "Говорят, что Варий был равен Вергилию. Стихи его до нас не дошли. Элий был глуп. Произведения его уцелели. Вот вам и суд потомков"! - возмущался Анатоль Франс. Хочется верить, что эти слова не о нас, что мы чему-то всё-таки за эти несколько тысяч лет научились...